Немножко в сторону, но близко по теме. Интересная статья В. П. Булдакова: РЕВОЛЮЦИЯ, НАСИЛИЕ И АРХАИЗАЦИЯ МАССОВОГО СОЗНАНИЯ В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ: ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ СПЕЦИФИКА
(Альманах «Белая гвардия», №6. Антибольшевицкое повстанческое движение. М., «Посев», 2002
В гражданской войне противник демонизируется ради собственной героизации.
В мирные времена российская провинция привыкла действовать по команде из столицы. Теперь положение изменилось — обнаружилось не просто стремление не отстать от центра, но и установка амбициозных местных лидеров на его «опережение». Соответственно этому «провинциальные революционеры» либо стихийно доводили доктринально-бюрократический диктат сверху до абсурда, либо демонстративно противопоставляли ему «собственное разумение»
Наиболее масштабной и «сущностной», разумеется, оказалась война деревни против города. «Региональная революция» в ее местническом и пространственно-информационном измерениях — особый ее вариант. Ее не следует рассматривать как бунт «отсталой» провинции против столиц — это понятие скорее социокультурное, нежели географическое. Сами столицы были средоточием «периферийного» (солдатско-матросского) насилия в 1917 г. — отсюда и октябрьская победа большевиков. Но затем «провинциальные» победители центральной власти понесли «идеи революции» на места — здесь сыграли свою роль перелицевавшиеся маргиналы, вроде «матросов-кавалеристов».
В любом случае, революцию в провинции понимали не так, как «кремлевские мечтатели». Всевозможные максималисты подозревали центральное руководство в «недостаточной революционности», даже в предательстве. В сущности, вся привычная начальственно-управленческая иерархия разваливалась.
Возможно, что другие низовые большевики также понимали революцию на манер террористов-махаевцев: единожды уничтожить всех «чуждых пролетариату» живых существ (от членов царской семьи до интеллигентов), а затем наслаждаться плодами безграничных «свобод».
Естественно, что подобная асинхронность развязывала руки уголовщине. Не случайно Мясников в своих воспоминаниях с восторгом писал о том, как «хулиганы, воры, бандиты перерождались... и делались одержимыми, нетерпеливыми, готовыми на все мыслимые жертвы революционерами»10
9 Дискуссионный материал. Тезисы тов. Мясникова, письмо тон. Ленина, ответ ему, постановление Оргбюро ЦК и резолюция мотовилихинцев. — Пермь, 1921. С. 12.
10 Минувшее. Т. 18. Спб. — М., 1995. С. 34.
Создается впечатление, что палачи задались целью воспроизвести весь спектр средневековых казней. Весьма распространенными были коллективные изнасилования, принудительное участие в оргиях — особенно гимназисток15. В данном случае налицо доисторические формы социального самоутверждения.
Разумеется, у красных, как и у белых, оставалось предостаточно людей, пытавшихся действовать в рамках старых уголовно-процессуальных норм, приспособив их к «революционному» праву. Даже в рамках местных военно- партийных социумов необходимо было поддерживать некоторый порядок — отрыв от массовых представлений о справедливости был политически невыгоден. Так, в январе 1918 г. в Ижевске местные эсеры-максималисты вынесли смертный приговор члену своей организации за изнасилование девушки. Но чаще одни «революционеры» якобы наказывались других за беспредел ради того, чтобы укрепиться у власти — к примеру, большевики Воткинска расправились над теми же максималистами16. А в целом, вырвавшись из под юридического контроля общероссийской власти, красные творили «суд и расправу» по самым диким сценариям. Выйдя на провинциальный «простор», точнее, оказавшись вне более или менее контролируемого социального пространства, посланцы центра начинали действовать так, будто руководствовались химерами воображения, подсознательными импульсами или ранее сдерживаемыми инстинктами.